Генерал-полковник, начальник космодрома «Плесецк» в 1985-1991 годах Иван ОЛЕЙНИК: «Когда Янгель доложил Хрущеву, что среди погибших главком Неделин, главный конструктор системы управления Коноплев и два его собственных заместителя, первый секретарь ЦК грубо и мрачно спросил: «Ты почему не сгорел?»

День этот стал для ракетчиков поистине черным, он единст­венный в году, когда стихает рокот космодрома «Байконур». 24 октября ракеты отсюда не стартуют. Это и дань памяти всем, кто более полувека назад погиб на пусковой площадке при взрыве ракеты Р-16, созданной в днепропетровском КБ «Южное». И напоминание о том, какими страшными последствиями чревато неуважительное отношение к сложнейшей технике, помноженное на бездумное чинопочитание и стремление отрапортовать к дате.

Генерал-полковник Иван Олейник, который, будучи начальником космодрома «Плесецк», пережил не одну катастрофу, пусть и меньших масштабов, уверен: нельзя забывать уроки трагедии, за которую заплачена дорогая цена. Поэтому он считает своим долгом рассказать молодым соотечественникам: инженерам, конструкторам, военным — о самой драматической странице в истории ракетостроения.

«ВСЕ ОЧЕВИДЦЫ ТЕХ СОБЫТИЙ ДАЛИ ПОДПИСКУ О НЕРАЗГЛАШЕНИИ»

— Иван Иванович, самую крупную катастрофу в истории ракетостроения с подачи западных журналистов окрестили неделинской — по фамилии погибшего в ней маршала Неделина. А вам не кажется, что правильнее было бы называть ее янгелевской?

— Трагедия, которой обернулся первый пуск межконтинентальной баллистической ракеты Р-16, созданной Михаилом Янгелем, оставила незаживающий рубец на его сердце, наложила отпечаток на всю дальнейшую жизнь. Но, во-первых, я не согласен, что главный конструктор ОКБ-586 (ныне КБ «Южное») должен таким образом войти в историю. Во-вторых, это было невозможно в силу режима особой секретности, который в те годы окружал все, что касалось ракетной техники. Даже произносить вслух слово «ракета» было запрещено — вместо него употребляли эвфемизмы «изделие», «машина» или зубодробительные аббревиатуры. Имя Михаила Янгеля — как и его соперника, главного оппонента Сергея Королева! — хранилось в строжайшей тайне.

А вот заместитель министра обороны — Главнокомандующий Ракетными войсками стратегического назначения Митрофан Неделин не только сыграл решающую роль в тех событиях, но и был фигурой публичной: кандидат в члены ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР, Герой Советского Союза и так далее... Замолчать смерть такого видного государственного деятеля при всем желании не удалось бы. Поэтому через два дня после трагедии на Южном испытательном полигоне (космодромом «Байконур» он стал после полета Гагарина) все центральные газеты страны опубликовали сообщение: главный маршал артиллерии Неделин погиб «при исполнении служебных обязанностей в результате авиационной катастрофы».

---

---

— Советская власть лгала народу в большом и малом, скрывала правду... Это было оправдано, необходимо с военной точки зрения?

— Думаю, мания секретности скорее вредила, чем помогала делу. Ну что говорить, если случившееся скрыли даже от раз­работчиков, которые на полигоне Капус­тин Яр в это время испытывали другую янгелевскую ракету — Р-14.

Между тем тайной эта катастрофа оставалась только для советских людей. В западные средства массовой информации, несмотря на все меры секретности, правда просочилась. Зарубежные агентства сразу же сообщили: «На полигоне в Средней Азии при испытаниях ракеты СС-7 (так они называли Р-16) погиб главный маршал артиллерии Неделин и более ста ракетчиков». В 1965-м британская газета «The Guardian» сообщила, что разоблаченный в СССР шпион Олег Пеньковский подтвердил данные о катастрофе, которая вошла в Книгу рекордов Гиннесса как самая крупная в истории освоения ракетной техники...

И только в 1989 году в журнале «Огонек», который редактировал наш земляк Виталий Коротич, появилась первая публикация о неделинской катастрофе. Еще через пять лет были рассекречены и впервые опубликованы документы Государственной комиссии по расследованию этой катастрофы. А 24 октября 1995 года по первой программе Общественного российского телевидения показали короткий сюжет о возложении цветов к кремлевской стене, где установлена урна с прахом Неделина. Репортаж сопровождался очень коротким рассказом о том, что же в действительности произошло на космодроме «Байконур»...

— Вы в 1960-м были молодым лейтенантом-ракетчиком. Правду об этой трагедии узнали, наверное, уже став генералом?

— Гораздо раньше. В 1962 году для проведения учебно-боевого пуска ракеты Р-16 я прибыл из Костромы, где тогда служил, на Южный полигон. Случайно встретил там друга детства Валентина Бунова — мы учились в одном классе бердичевской школы, потом в Ленинградском высшем военно-морском училище инженеров оружия. После выпуска его направили служить на «Байконур», а через несколько месяцев, находясь на 41-й пусковой площадке, где и взорвалась янгелевская ракета, он получил отравление парами азотной кислоты. Конечно, все очевидцы тех событий дали подписку о неразглашении, но дружба есть дружба — Валентин не стал ничего скрывать от меня. В отличие от Политбюро он понимал, что для военных ракетчиков эта информация жизненно важна.

«ХРЕСТОМАТИЙНОЙ СТАЛА ФРАЗА НИКИТЫ ХРУЩЕВА ПОСЛЕ ПОСЕЩЕНИЯ ЯНГЕЛЕВСКОГО КБ: «ДЕЛАЕМ РАКЕТЫ, КАК СОСИСКИ, НА АВТОМАТЕ»

— Вы думаете, ту катастрофу можно было предотвратить?

— Я считаю, что она могла иметь куда более скромные масштабы — не для Книги рекордов Гиннесса, куда занесена. Да, освоение новой техники не обходится без жертв, но их можно и нужно свести к минимуму.

Надо сказать, что Р-16 была принципиально новой ракетой — она имела дальность полета 13 тысяч километров и мощность заряда три-шесть мегатонн (это в сотни раз больше, чем у бомбы, сброшенной на Хиросиму). Военные очень ждали ее. Постановлением Совета Министров СССР от 28 августа 1958 года были четко определены сроки начала летно-конструкторских испытаний — июнь 1961 года. Но в Кремле решили ускорить процесс. Для этого в Днепропетровск прибыли секретарь ЦК КПСС по оборонной промышленности Леонид Брежнев и председатель Военно-промышленной комиссии Дмитрий Устинов. Они предложили принять встречный план...

Я в таких случаях говорю: если на роду человеческом написано, что женщина должна носить ребенка девять месяцев, зачем заставлять ее рожать на седьмом или восьмом? Так же и с созданием ракеты. Есть процесс. Если ты сдвигаешь его во времени, значит, что-то будет сделано некачественно, не полностью проверено. И Янгель это понимал. Он возражал, но под нажимом Москвы все-таки вынужден был перенести испытания на семь месяцев раньше...

— Видимо, свою роль сыграли и амбиции главного конструктора, его желание опередить кон­курентов?

— Я так не считаю. Возможно, кураторы нажимали и на эти струны, но суть в другом — в те годы руководству страны отказывать было не принято, а наверху возобладал упрощенный, даже дилетантский подход. Хрестоматийной стала фраза Никиты Хрущева после посещения янгелевского КБ: «Делаем ракеты, как сосиски, на автомате».

26 сентября 1960 года на станцию Тюра-Там (Казахстан) под усиленной охраной доставили первую боевую межконтинентальную ракету Р-16. Следом на полигон прибыли ведущие специалисты янгелевского КБ, многочисленные смежники, офицеры военных представительств. Это был настоящий аврал! Работали в три смены, очень напряженно. Днем инженеры-испытатели совместно с представителями конструкторских бюро и заводов выполняли программу испытаний, систематизировали сбои и отказы, а ночью представители промышленности под контролем военной приемки дорабатывали приборы. При этом главком Неделин, который лично возглавлял Госкомиссию по испытаниям, каждый день докладывал о ходе подготовки к пуску лично первому секретарю ЦК партии. Но он так и не осмелился сказать Хрущеву главного — что ракета очень «сырая», с крупными дефектами и недоработками.

— Так спешили догнать и перегнать Америку...

— Не стоит иронизировать. Не забывайте, что холодная война была в разгаре: 1 мая под Свердловском (ныне Екатеринбург) ракетой «земля-воздух» был сбит американский самолет-шпион Lockheed U-2, пилотируемый Фрэнсисом Пауэрсом. Стратегическая разведка представила разведданные о том, что США начали проводить интенсивные работы по развертыванию стратегических ракетных комплексов наземного базирования «Тор», «Атлас Е и Г», которые нацелили на важнейшие стратегические промышленные центры СССР. А в Советском Союзе в то время имелись на боевом дежурстве на секретном объекте «Ангара» (будущий космодром «Плесецк») только четыре стартовых позиции ракеты Р-7 разработки Королева. Р-16 должна была стать козырем в противостоянии с Соединенными Штатами.

Но имелась еще одна «уважительная» причина для спешки. На носу был праздник Октябрьской социалистической революции, а в то время какие-то большие достижения старались приурочить к красным датам календаря. Пуск первой межконтинентальной баллистической ракеты, несомненно, получил бы большой политический резонанс на международной арене. Такому событию наверняка нашлось бы достойное место в предпраздничной речи главы государства на торжественном собрании в Кремле...

— Иными словами, образовался взры­воопасный коктейль из традиционной советской безалаберности, привычки полагаться на авось и стремления отрапортовать...

— Можно и так сказать. С 21 октября боевые расчеты приступили к предстартовой подготовке ракеты Р-16 к пуску. Когда эту 37-метровую громадину диаметром в три метра установили на стартовой площадке, равнодушных не было. Главком Неделин с восхищением повторял: «Красавица! Хороша и совершенна!». Он распорядился принести стул, который поставил на нулевой отметке, то есть в 17 метрах от ракеты. Там Митрофан Иванович находился все четыре дня, пока шла подготовка... А в первый день рядом с ним даже стоял столик, накрытый зеленым сукном.

— Эдакий импровизированный командный пункт. А где, простите за наивный вопрос, было законное место председателя Госкомиссии?

— В служебном корпусе, там, где размещались стартовые подразделения воинской части, кабинеты главных конструкторов и конференц-зал. Или в подземном бункере, где располагался командный пункт.

— Главнокомандующий Ракетными войсками стратегического назначения не знал правил техники безопасности?

— Ну почему? За день до катастрофы Неделин заходил в монтажно-испытательный корпус (МИК), где проводились горизонтальные испытания второй ракеты Р-16. Поинтересовался, чем заняты люди, а затем предупредил, чтобы в момент пуска в МИКе никого не было: «Ракета новая, должна стартовать в первый раз и может полететь в любом направлении». И, обращаясь к дежурному по корпусу офицеру, приказал проследить, чтобы все в положенное время покинули монтажно-испытательный кор­пус. Аналогичная картина повторилась на следующий день.

С одной стороны, он требовал эвакуации из помещений, где опасность была крайне мала. С другой — демонстрировал на виду у подчиненных полное пренебрежение к опасной и сложной новой ракетной технике.

— Он был смелым до безумства или пытался вдохновлять подчиненных своим примером?

— Чем было вызвано такое неадекватное поведение председателя Государственной комиссии, мы уже никогда не узнаем. Оно обусловило неизбежное присутствие на старте большой свиты, куда входили подчиненные главкома в различных воинских званиях, руководители научных учреждений...

Начальник Южного полигона генерал-майор Константин Герчик обязан был потребовать, чтобы все работали строго по инструкции, не гнали, но он был подчиненным Неделина... и этим все сказано. Кстати, в момент катастрофы генерал находился в нескольких метрах от главного маршала артиллерии, получил сильнейшее от­рав­ление и ожоги рук, долго лежал в госпиталях, однако выжил. О пережитом им напоминали перчатки, которые он не снимал, даже когда жара достигала 45-50 градусов в тени...

«КАПЛИ ГЕПТИЛА РЕШИЛИ СОБИРАТЬ В ВЕДРО. МАЙОР, КОТОРЫЙ ПЕРИОДИЧЕСКИ СЛИВАЛ ЕГО СОДЕРЖИМОЕ, НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ ПОГИБ ОТ ОТРАВЛЕНИЯ»

— Вернемся к событиям, происходившим на стартовой площадке № 41 накануне катастрофы...

— Решением Государственной комиссии пуск Р-16 был назначен на вечер 23 октября. В тот день проведены в последний раз комплексные испытания с эквивалентами: то есть система управления ракеты выдавала команды и имитировала полет ракеты. При этом на стойках при подключении эквивалентов зажигались соответствующие транспаранты (лампочки). По завершении испытаний боевой расчет должен был привести все элементы системы управления в «нулевое» положение. Но в суматохе это требование инструкции упустили из виду. Я, кстати, всегда заставлял своих подчиненных буквально пальцем водить по строчкам инструкции (это до 400 страниц, отпечатанных офсетным способом, с размытыми буквами), чтобы ничего не забыть...

На последнем этапе предстартовых испытаний, когда обнаружились очередные неполадки в электрической схеме, перед членами Госкомиссии встал главный вопрос: что делать с ракетой? На экстренном заседании мнения разделились: «пускать» — «не пускать». Жесткую позицию занял начальник отдела полигона подполковник Титов. Он предложил топливо слить, ракету нейтрализовать на полигоне и отправить на завод для доработки: перебирать двигательные установки, провести нейтрализацию баков и магистралей, заменить все уплотнения.

---

---

— Это означало, что провести пуск к дате невозможно?

— Именно. Под нажимом председателя Госкомиссии Неделина было решено пуск перенести на сутки, работать без отдыха, топливо не сливать, а «бобы» (так испытатели называют недоделки) искать и исп­рав­лять на заправленной ракете.

Вообще, такого количества нарушений всевозможных испытательных нормативов, как на 41-й стартовой площадке, не было ни до, ни после этой катастрофы. Ана­лизируя их, я выделил в процессе подготовки ракеты к пуску 10 тревожных сигналов для боевых расчетов — если бы на них обратили внимание, трагедии удалось бы избежать. Не буду вдаваться в технические подробности, которые интересны только специалистам...

— Назовите хотя бы некоторые...

— Несколько раз с борта Р-16 приходилось снимать приборы для проверки. Самой сложной оказалась операция по замене сработавших пиропатронов на двигателе первой ступени — пришлось работать паяльником... Думаю, исполнителей не единожды прошибал холодный пот, ведь эти манипуяции проводились на заправленной ракете с прорванными пиромембранами и подключенными бор­товыми аккумуляторными батареями. Риск, как говорится, выше крыши.

Еще раньше при осмотре хвостового отсека инженеры обнаружили небольшую капельную течь: через дренажные трубки вытекало до 140 капель в минуту. Это свидетельствовало о том, что нарушена герметичность уплотнителей. Во избежание соединения горючего с окислителем было решено собирать капельки в обычное хозяйственное ведро (по другим сведениям, в корыто). Контроль был возложен на начальника химической службы воинской части майора Махно, который периодически сливал содержимое. На следующий день он погиб от отравления парами гептила...

— Неужели среди ракетчиков не нашлось трезвомыслящего человека, который бы внятно объяснил главному маршалу артиллерии, что заправленная ракета Р-16 напоминает заложенную под стартовую площадку бомбу с включенным часовым механизмом?

— Присутствовавший на старте начальник НИИ-4 Министерства обороны генерал-лейтенант Соколов обратил внимание главкома на то, что тот все время находится в непосредственной близости от заправленной ракеты и что это опасно. Неделин ответил: «Если вы трус, то можете вообще удалиться с площадки». Соколов так и сделал: он улетел в Москву. Кстати, после расследования причин и обстоятельств катастрофы именно его назначили председателем Госкомиссии по испытаниям Р-16 вместо погибшего Митрофана Ивановича.

Во второй половине дня 24 октября состоялось последнее заседание Государственной комиссии, на котором осуждался вопрос допуска ракеты к пуску. Пришли к выводу, что сбои в работе системы управления ракетой вызваны ошибками, допущенными при проектировании пульта, и производственными дефектами. Затем заслушали разработчика этой системы — главного конструктора харьковского ОКБ-692 (позднее «Хартрон») Бориса Коноплева. Он настаивал, что для устранения выявленных недостатков требуется длительное время.

— И так сойдет...

— Было решено произвести пуск без доработок... И вот на 41-ю площадку опустились сумерки. В этот предстартовый час люди, как муравьи, облепили ракету. По металлическому трапу (лестнице) установщика гражданские и военные испытатели поднимались и спускались непрерывно (операции, выполненные на борту ракеты, подлежали двойному контролю со стороны различных организаций).

За всем этим неотлучно наблюдал главком Неделин, рядом с ним находились зампредседателя Госкомитета по оборонной технике Гришин, главные конструкторы систем ракеты и их заместители — Янгель, Коноплев, Фирсов, многочисленные военные представители. В общей сложности на стартовой площадке присутствовало до 150 «наблюдателей» — это кроме тех 100 человек, которые непосредственно участвовали в проведении работ.

— Пришли, как на экскурсию...

— Вот именно. Если уж нельзя никак по-другому, можно было ради великой цели обязать десяток испытателей подняться на борт ракеты. Но остальных следовало уб­рать со стартовой площадки.

Когда была объявлена 30-минутная готовность к пуску, боевой расчет, измотанный трехсуточными испытаниями и возникающими неисправностями, начал по команде Коноплева приводить все системы и приборы в «нулевое» положение. Без этого невозможно, как говорят ракетчики, набрать схему на пуск. Однако Борис Михайлович упустил из виду, что при поиске не­исправностей были сняты все блокировки, предохраняющие систему от несанкционированного пуска ракеты. А главное — при подключеном бортовом питании такая операция инструкцией не предусмотрена.

Команда по переведению программных токораспределителей (ПТР) в исходное положение была последней и роковой ошибкой в длинной цепи событий, которые привели к катастрофе. ПТР замкнул контакт, тот подал напряжение на срабатывание пиростартера... Двигатель второй ступени ракеты запустился, и струя раскаленного газа прожгла топливные баки первой ступени.

«НА МЕСТЕ ГИБЕЛИ НЕДЕЛИНА НАШЛИ ТОЛЬКО ОПЛАВЛЕННУЮ ЗВЕЗДУ ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА, ОСТАНОВИВШИЕСЯ В МОМЕНТ ВЗРЫВА ЧАСЫ И ПОГОН»

— Говорят, то, что замуровано в крем­левской стене, с большой натяжкой мож­но назвать прахом Неделина...

— Так и есть. На месте гибели Митрофана Ивановича нашли только оплавленную звезду Героя Советского Союза, остановившиеся в момент взрыва часы и погон...

— Вы верите в эту героическую легенду? Я читала, что разыскали лишь пуговицу от маршальского мундира...

— Отвечу вопросом на вопрос: вы представляете, что такое взрыв 130 тонн ракетного топлива? А именно столько его было в заправленной Р-16. Огненный смерч мгновенно слизнул тех, кто в этот момент работал на площадках обслуживания. Некоторые, не видя иного выхода, прыгали с высоты 12-этажного дома прямо в огонь, уже в воздухе вспыхивая, как свечи. Их смерть была ужасной, но быстрой. А вот те, кто находился чуть дальше, кто успел понять, что произошло, и бросился прочь, умирали в муках. Волны горящего топлива обгоняли их, поджигая одежду и превращая людей в живые факелы.

Происходящее на площадке зафиксировали кадры кинохраники (военные кинооператоры по приказу Министерства обороны проводили съемки всех огневых стендовых испытаний и запусков ракет, и, когда раздался взрыв, руководитель дал команду на дистанционное включение киноаппаратуры).

На экране видно, как на фоне зловещего багрово-красного зарева, оттененного вос­ходящими коричневыми парами азотной кислоты, мечутся люди: одни пытаются бежать, другие — сорвать с себя горящую одежду, третьи падают, задыхаясь от ядовитых паров. Лишь единицам удалось преодолеть колючую проволоку, которой был огражден пусковой стол, и выбраться из этого ада...

Лавинообразное горение продолжалось около 20 секунд и распространилось в радиусе 120 метров, потом еще два часа догорали остатки агрегатов и сооружений. Только после этого появилась возможность приступить к аварийно-спасательным работам.

— Вам удалось посмотреть эту кинохронику полностью?

— Нет. Когда на «Байконур» прибыла комиссия по расследованию обстоятельств катастрофы, возглавивший ее Леонид Брежнев попросил показать отснятые кадры. Ему включили кинопроектор. Он молча смотрел, потом закурил и попросил прокрутить пленку еще раз. Леонид Ильич жадно всматривался в крупные планы, видимо, надеясь увидеть там Неделина... А потом по указанию Москвы все крупные планы с горящими людьми и обугленными трупами были вырезаны и уничтожены. Остальное отправлено в архив и засекречено...

Но за шесть лет службы на космодроме «Плесецк» я стал свидетелем семи аварий на стартовой площадке, пусть и меньшего масштаба. Так что знаю, как это выглядит...

— Данные о количестве жертв катастрофы расходятся. Например, академик Борис Черток, заместитель Королева, утверждал, что их было 126...

— Видимо, он посчитал вместе с теми, кто скончался позже в госпиталях, как зампредседателя Госкомитета по оборонной технике Гришин, адъютант Неделина полковник Николай Сало... Всего непосредственно в катастрофе погибло 57 военнослужащих и 17 представителей промышленности, ранено соответственно 42 и семь человек.

Люди, которые выжили, получили страшные ожоги. Их сразу же отправляли в госпитали. Трупы складывались в специальном помещении для дальнейшего опознавания. Сделать это было нелегко, так как многие погибшие были обезображены до неузнаваемости. Например, Коноплева вычислили только по росту — он был самым высоким на площадке. Те, кому чудом удалось спастись, находились в глубоком шоке. Многие были настолько травмированы морально и психологически, что не могли ничего вспомнить о том, как развивались события. Чтобы привести в чувство, им насильно вливали дозу спирта.

— Почему неблагодарную миссию по информированию Хрущева о случившейся катастрофе взял на себя Михаил Кузьмич Янгель?

— Он был техническим руководителем испытаний и не стал прятаться за чужие спины. Вечером 24 октября 1960 года в Кремль за его подписью пришла срочная шифровка следующего содержания: «Сообщение. В 16.45 по местному времени за 30 минут до пуска изделия 8К64 на заключительной операции к пуску произошел пожар, вызвавший разрушение баков с компонентами топлива.

В результате случившегося имеются жертвы в количестве более 100 человек. В том числе и со смертельным исходом — несколько десятков человек. Главный маршал артиллерии Неделин находился на площадке для испытаний. Сейчас его разыскивают. Прошу срочной медицинской помощи пострадавшим от ожогов огнем и азотной кислотой. Янгель».

А поздно вечером у Михаила Янгеля состоялся тяжелый разговор с Хрущевым. Когда он доложил, что среди погибших — главком Неделин, главный конструктор системы управления Коноплев, заместитель главного конструктора двигателей Глушко и два его собственных заместителя, первый секретарь ЦК грубо и мрачно спросил: «Ты почему не сгорел?».

— Вопрос, по-моему, циничный по форме, но справедливый по содержанию...

— Я бы сказал наоборот: не справедливый, но циничный... В этот день Янгель практически не покидал стартовой площадки. Когда была объявлена 30-минутная готовность, он решил последний раз перед стартом ракеты покурить. Некоторые начальники позволяли себе дымить прямо на площадке, а он направился в курилку.

Вместе с ним туда пошли главный конструктор и директор Всесоюзного НИИ электромеханики Андроник Иосифьян и не куривший Алексей Богомолов, главный конструктор ОКБ Московского энергетического института. По моим сведениям, они хотели убедить Янгеля прекратить работы на заправленной ракете и отложить пуск. Это спасло им жизнь. Гришина тоже позвали с собой, но он задержался на площадке.

Когда в курилке Михаил Кузьмич зажег спичку — удивился: все вокруг озарилось. Но тут донесся грохот, он обернулся и увидел жуткую картину... Едва придя в себя, рискуя собственной жизнью, Янгель бросился навстречу бушующей стихии. Стараясь вывести обезумевших людей из этого ада, он не заметил, как обгорели его руки. Сослуживцы насильно эвакуировали его и увезли в гостиницу оказывать первую медицинскую помощь. Но едва ему перебинтовали руки, как он снова возвратился на горящий старт.

«НА ВСЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ ОТЛОЖИТЬ ИСПЫТАНИЯ У НЕДЕЛИНА БЫЛ ОДИН ОТВЕТ: «ЧТО Я БУДУ ГОВОРИТЬ НИКИТЕ?»

— Иосифьян потом вспоминал, как зашел к Янгелю и увидел, что тот лежит на полу и плачет: «Я виноват»...

— Вы преувеличиваете. Если у Михаила Кузьмича и были минуты слабости, то он их быстро преодолел. Актом высочайшего мужества прозвучало заявление Янгеля председателю Правительственной комиссии при расследовании обстоятельств и последствий катастрофы, что всю ответственность и вину он берет на себя. Как главный конструктор, который не смог уследить за всеми смежниками. В ходе работы комиссии Янгель не высказал ни единого упрека никому из представителей смежных организаций! Более того, он ни словом не обмолвился о том, что на заседании Госкомиссии по испытаниям предлагал слить компоненты ракетного топлива с Р-16 и начать подготовку второй ракеты, но у Неделина был один ответ: «Что я буду говорить Никите?».

А ведь Михаил Кузьмич не знал, чем закончится лично для него расследование, и был готов ко всему. Даже прикидывал, кому из представителей КБ можно передать дело. Но Брежнев в присутствии всех выживших испытателей ракеты Р-16 заявил: «Никого наказывать не будем».

---

---

— Леонид Ильич принял такое решение, потому что с днепропетровцами его связывали годы совместной работы?

— Если это и сыграло какую-то роль, то не решающую. Как показало расследование, непосредственные виновники аварии: ответственные за технику безопасности работ и разработчик системы управления — погибли при взрыве. Оставшихся в живых наказывать посчитали негуманным. Кроме того, Хрущев сразу позвонил Королеву и спросил: «Что делать с Янгелем?». Несмотря на то что у двух главных конструкторов отношения были натянутые, Сергей Павлович ответил Хрущеву: «Вы имейте в виду, Никита Сергеевич, что это могло произойти и со мной, и с любым главным конструктором».

После комиссии Михаил Кузьмич полетел в Киев — докладывать о случившемся в ЦК КПУ, оттуда на самолете в Днепропетровск. Не заезжая домой — в обком. Там его, 49-летнего, и настиг инфаркт.

— Вдова главного конструктора Янгеля вспоминала, что катастрофа стала для него просто наваждением. Он брал лист бумаги и рисовал схему: тут стояла ракета, тут сидел маршал, а здесь, за бункером, был я... Доходил в воспоминаниях до рокового момента и рвал бумагу в клочья. Потом брал новый лист, и все повторялось сначала...

— Тем не менее, преодолев шок первых дней после катастрофы, КБ Янгеля сделало все, чтобы не допустить подобного в дальнейшем. На днепропетровском заводе конструкторы установили жесточайший контроль за изготовлением деталей, узлов, агрегатов, провели полный цикл заводских испытаний новой системы управления. Второй пуск ракеты Р-16 состоялся 2 февраля 1961 года. Техническое руководство испытаниями, как и прежде, осуществлял главный конструктор Михаил Янгель, но это был уже не тот Янгель, который не смог устоять перед натиском Хрущева и Неделина.

Многое изменилось и на полигоне. Количество ручных операций было сведено к минимуму, за счет объединения и укрупнения ряда операций сокращено число операторов и контролеров. С началом заправки ракеты устанавливался особый режим — все участники подготовки к старту носили на руках специальные нарукавные повязки; по мере приближения к моменту старта сокращалось число цветных повязок, находившихся у ракеты; последними, после объявления 15-минутной готовности, в бункер спускались специалисты с красными нарукавными повязками...

В результате принятых мер во время и после заправки второй летной ракеты возле нее находилось не более 20 человек. После объявления часовой готовности все лишние люди эвакуировались с места старта. Из числа гражданских специалис­тов в бункере управления находились только Янгель и главные конструкторы некоторых систем.

Думаю, Михаил Кузьмич постоянно воз­вращался мыслями к тем событиям.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter